Двое сирот
Идут вперед.
Дорога в зной нелегка...
Жара палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...
Сестра Мануш постарше была,
Крепилась она в пути.
Она бы жажду перенесла,
Но братец не мог снести.
Идут, идут и видят они
Глубокий след, в нем стоит вода.
“Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?”
“Нет, братец-джан, то коровий след -
Напьешься и станешь коровой вмиг.
Потерпим немножко. Еще чуть-чуть:
Сейчас студеный найдем родник”.
Двое сирот
Идут вперед.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...
Идут, идут и видят они
След от копыта, а в нем вода.
“Сестричка-джан, мне так хочется пить!
Ты дашь попить мне, сестричка, да?”
“Нет, братец-джан, это конский след -
Напьешься и станешь лошадкой вмиг.
Потерпим немножко. Еще чуть-чуть.
Сейчас, сейчас мы встретим родник”.
Двое сирот
Идут вперед.
Дорога так далека...
И зной палит,
И пыль пылит.
Ни речки, ни родника...
Идут, идут и видят они -
Следок небольшой наполнен водой.
И братец не может дольше терпеть:
Тайком зачерпнул он воды рукой.
Сестра обернулась: где же брат?.
Барашек маленький сзади идет.
Барашек жалобным взором глядит
И, грустно блея, бежит вперед...
Бедняжка Мануш! Что делать ей?
Ломает руки она в слезах.
А братец-барашек бежит за ней.
Испуг и горе в его глазах.
Двое сирот
Идут вперед.
Мануш с барашком вдвоем
В слезах идут...
Как грустно тут,
В безвестном краю чужом!
Идут. Их голод и зной томят.
Идут, не зная куда...
И вдруг - деревья листвой шумят,
Родник, и звенит вода.
Пьют вдоволь сироты, к воде припав.
Потом на дерево влезла сестра,
А братец отведал душистых трав.
Лужайка от ярких цветов пестра.
Но вдруг - и топот, и ржанье, и смех
В лесу вечернем, что тих был и пуст.
И звуки все ближе, и в звуках тех
И песня, и хохот, и веток хруст.
И вот, золотой уздечкой звеня,
Подводят слуги коня к воде.
Но что в роднике пугает коня?
Он встал на дыбы, словно быть беде.
Взглянули слуги, а в роднике
Лицо прекрасное отражено.
Промчится ветер невдалеке,
И зыблется в струйках воды оно.
Наверх взглянули они, а там
Красавица, светлая, как заря.
Сидит она, прижавшись к ветвям,
И смотрит, ни слова не говоря.
Каких только нет на земле чудес!
Дивятся все в глубине души:
Как диво такое попало в лес,
На дереве диком сидит в тиши?
“Кто ты? Виденье иль человек?
Если виденье, сгинь, пропади.
А человек - так с ветвей сойди,
Лучший найдем для тебя ночлег.
Кто ты? Откуда? Нам невдомек,
Как очутилась ты среди нас.
Что за горе тебя, дружок,
В лес привело в этот поздний час?”
“Горе сиротства нас привело
В эту лесную глушь, -
С дерева отвечает им
Скромная наша Мануш.
- Нет у нас крова, нет родных
В огромном мире земном.
Ночь подходит. Страшно одним
Во мраке ночном лесном”.
Горят во дворце алмазы, янтарь...
Приводят сироток в царский покой.
“Красавица, кто ты? - воскликнул царь.
Зачем барашек безмолвный с тобой?”
И вот Мануш рассказала о том,
Что было рассказано мной в стихах.
“Да здравствует царь на троне своем,
Пусть он разберется в наших делах”.
Царь выслушал грустную повесть сирот.
Приятна Мануш для его очей.
И в жены себе он ее берет.
Семь дней он пирует и семь ночей.
Забыла Мануш о тяжелых днях,
Не знает отказа она ни в чем.
А братец-барашек в густых садах
Пасется, довольный своим житьем.
Жила во дворце, завистлива, зла,
Старуха-служанка. Злодейку ту
Однажды черная зависть взяла,
Что любят все девочку-сироту.
И входит старуха, злобу тая,
В покои к царице - и льстиво ей:
“Пойдем-ка, царица, краса моя,
Сведу я купаться тебя скорей!”
И вот, обольстивши, ведет к воде,
Бросает в озерную глубину,
А дочь, в одежду Мануш одев,
К царю посылает, словно жену.
Лица не видать под тканью густой.
Обманщица входит в царский дворец.
Властитель считает ее женой,
Она надевает царский венец.
Но что это сталось с барашком вдруг?
Никак не заманишь его домой.
По берегу, блея, сделает круг -
И снова бежит на берег другой.
Что делать с барашком?
Нейдет он прочь.
Подумав, решила старуха-мать:
Пусть притворится больною дочь.
И уложила ее в кровать.
Несут ей яства - и это и то,
И просят-молят немного съесть.
Не смотрит притворщица ни на что
И просит мяса барашка принесть.
“Мануш, Мануш, но ведь это твой брат!
Ужели же сестры братьев едят?!”
Обманщица дальше ведет игру:
“Подайте мне то, что велю, сейчас!”
Кричит: “Погибаю!” Кричит: “Умру!”
И царь издает ужасный приказ:
Костры разложить,
Ножи наточить,
Барашка убить
И мяса подать
Царице в кровать,
Чтоб ей не хворать.
Издал он приказ и с тайной тоской,
И с тайной тоской бродил над водой,
И думал он грустно: “Ну как могла
Мануш его милая быть так зла?”
И плачут скалы, что вкруг стоят.
И блеет и плачет барашек-брат,
И мечется, бедный, над бережком
И человечьим кричит языком:
“Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Разводят костры,
Разводят костры!
Ножи уж остры!
Сестричка-джан! Сестричка-джан!
Услышь ты меня,
Спаси от огня!”
И слышит царь, удивления полн, -
Доносится голос из синих волн.
Знакомый голос и смутен и глух,
Взывает и нежно терзает слух:
“Братец-джан! Братец-джан!
Бездомный ты мой,
Сестры нет с тобой,
Барашек мой, джан!
Томлюсь я на дне,
Во тьме, в глубине.
Не видно мне дня,
Не слышно меня.
Обманщица зла!
Ужасен обман!
Погибель пришла,
Барашек мой, джан!”
Услышал царь - и скорей домой.
Покровы с царицы срывает он,
Срывает и видит - о, боже мой,
Кто сел обманом на царский трон?
“Сюда, рыбаки, свой невод скорей!
Достаньте Мануш, голубку мою!
Сюда, палачи, в глубь водных зыбей
Кидайте старуху и дочь-змею!”
Разгневался царь. Не уймешь никак...
За ним возмущенный гудит народ.
Бросает в озеро невод рыбак -
Мануш достают из глубоких вод.
Мануш достают и на трон несут.
Но кто это рядом стоит, пригож?
То братец сбросил шкурку и тут
Совсем на барашка стал не похож.
Барашек красавцем-юношей стал, -
Широкие плечи, разумный взор.
Не блеяньем жалким раскрыл уста -
Повел человека живой разговор.
А тех, что обманом взяли права, -
Старуху-злодейку и лгунью-дочь, -
Надев на шеи их жернова,
Бросают в озеро в ту же ночь.
Уж не грустят
Сестра и брат.
Забыли о страшном сне.
И снова мир,
И жизнь, как пир.
А зло - на озерном дне.
Ованес Туманян
